Доктор Ахтин. Возвращение - Страница 41

Боль, которая очищает мозги.

Осознание, как удачный прыжок через бездну.

Так же было и с Богиней. Он получила неизлечимую вирусную инфекцию, приняла её, научилась умирать физически и духовно, и спокойно отправилась в Тростниковые Поля. Как бы ни хотел я сохранить её жизнь, именно я научил Богиню умирать.

Я был тем, кто отправил «Ах» в Тростниковые Поля.

Я поднимаюсь по лестнице и иду в кабинет начмеда. Я точен, в поликлинике в восемь часов утренняя оперативка. Сев на стул в углу, я вижу заинтересованные лица сотрудников. Точнее, сотрудниц. Подавляющее большинство врачей — молодые женщины. Мужчин всего трое. Один — седой мужчина невысокого роста, выглядящий на шестьдесят лет. И двое — сравнительно молодые парни с серьезными выражениями лиц.

— Ну, начнем, — говорит Александра Александровна, — хочу сразу представить вам нашего нового сотрудника. Михаил Борисович Ахтин, прошу любить и жаловать.

Я встаю со стула и улыбаюсь.

Я слушаю своё имя, произнесенное вслух. Я смотрю на лица людей в белых халатах. Надеясь не увидеть в их глазах узнавание.

— Мы дали ему четвертый участок. Как вы знаете, на нем давно нет доктора. Надеюсь, что вы поможете ему освоиться на новом месте.

— Да, я буду рад любой помощи, — кивнув, говорю я.

Женщина, коротко стриженная блондинка, сидящая за столом рядом с начмедом, равнодушно глянув на меня, говорит:

— После оперативки подойдите ко мне в кабинет.

Я сажусь на место и стараюсь стать незаметным. Впрочем, внимание окружающих сразу же переключается на начмеда, которая напоминает врачам о недовыполнении муниципального заказа. Называет фамилии врачей, которые на прошлой неделе сдали значительно меньше статистических талонов, чем остальные. Затем, после доклада эпидемиолога, она рассуждает о невыполнении плана прививок для работоспособного населения. Далее около пяти минут заместитель главного врача по экспертизе рассказывает о проверке больничных листов, проведенной в учреждении, о выявленных недостатках и мерах по их устранению.

И я вдруг понимаю, что моя прошлая работа в стационаре областной больницы покажется мне сказкой по сравнению с этой богадельней. Мне становится тоскливо и муторно на душе, но затем я подумал о том, что это совсем небольшая плата за возможность стать самим собой.

Вернуться к врачеванию.

И слышать своё имя.

5

Мария Давидовна вошла в кабинет Вилентьева и спросила с порога:

— Зачем вы меня позвали, если всё равно не доверяете мне?

Майор поднял голову и посмотрел на неё. Как-то задумчиво и отстраненно. И сказал:

— Да, я вам не верю. Вы что-то скрываете. Однако я знаю, что вы хороший специалист. А мне сейчас нужна ваша профессиональная помощь.

Мария Давидовна села на стул и посмотрела на него вопросительно.

— Киноцефал несет какой-то религиозный бред. Я думаю, что он прикидывается сумасшедшим, чтобы увильнуть от суда. И вы попробуйте выяснить, действительно он болен на голову или просто хочет избежать справедливого возмездия. А я буду рядом и смогу понять, где вы выполняете свою работу, а где решаете свои проблемы.

— Я сразу вам говорила, что очень хочу поговорить с ним. А проблем у меня нет. И не было.

— Вот и хорошо. Пойдемте. Вы будете говорить с ним в отдельной комнате, а я буду в соседней и всё увижу и услышу.

Мария Давидовна шла за широко шагающим майором и чувствовала душевный подъем. Сейчас она увидит Киноцефала. Она сможет поговорить с ним и понять, знает он доктора Ахтина или нет. Это для неё имело очень большое значение. В тишине больничной палаты она долго думала и соглашалась с майором, — в чем-то Вилентьев был прав. Почему так вышло, что Парашистай появился именно тогда, когда он был нужен? Что его привело в ту ночь в больницу? Как так сложилось, что все они встретились ночью под желтыми фонарями?

— Вы готовы?

Она увидела лицо майора. И кивнула.

Конечно, она готова. Она всегда готова. Разве он не знает, что она крепкая и мужественная женщина, которая коня на скаку остановит, заглянет в пасть анаконды, войдет в клетку к тигру. Ну, или к бешеной собаке.

— Ну, тогда вперед.

Он слегка подтолкнул её под локоть, и она шагнула в открытую им дверь.

Мария Давидовна уверенно подошла к столу и села на стул. Посмотрела на сидящего мужчину. Лицо в синяках. Левый глаз почти закрыт синюшной опухолью, правый закрыт. Верхняя губа разбита. Плечи опущены. Обе руки прикованы наручниками к ножкам стола.

— Здравствуйте. Меня зовут Мария Давидовна.

Правый глаз открылся.

— Привет. А я Максим.

Хриплый голос, в котором обреченность соседствует со знанием, вера соседствует с готовностью умереть за неё.

— Расскажите мне, Максим, о себе. О маме и папе. О том, как в детстве вы ходили в детский сад, а потом в школу. Вообщем, расскажите мне о себе.

— Вам действительно интересно это? — он удивился. Даже щель левого глаза приоткрылась шире.

— Да, мне очень интересна ваша жизнь, — улыбнулась Мария Давидовна.

Максим кивнул и начинал говорить. Его даже не надо было уговаривать. Он и сам так давно хотел выговориться, просто никто и никогда не хотел его слушать.

Он помнит себя с трехлетнего возраста. Мама, — полная женщина, которая любит покушать сама и с удовольствием кормит сына. Папа, хмурый мужчина, который любит выпить, и даже пьяный всегда равнодушен к сыну. Когда мальчику остается два дня до пятого дня рождения, папа утром уходит и больше не возвращается. Мама плачет, но как-то неубедительно. Он не верит, что папа уехал строить железную дорогу на другой конец страны. Мама водит ребенка в детский сад, где он в шестилетнем возрасте впервые узнает, что его мама — жирная корова, а папа сидит в тюрьме. Он бросается на обидчика с кулаками, но тот оказывается сильнее. Лежа в пыли, маленький мальчик бессильно плачет. С этого момента он понимает, что в этом мире для него нет места. И он создает для себя свой мир. Пусть он ограничен размерами его фантазии, но он именно такой, каким должен быть. И в нем есть место только для него.