Я беру лист бумаги. Стандартный договор. Поликлиника в лице главного врача оплачивает моё обучение, а я в течение трех лет работаю в поликлинике на должности заведующего терапевтическим отделением без права увольнения. При нарушении договора я выплачиваю поликлинике затраченные на меня средства.
Мысленно я улыбаюсь. И подписываю договор.
Я обязательно нарушу этот договор, и к неудовольствию главного врача, ей не удастся вернуть затраченные на меня средства.
— Ну, вот и замечательно, — начмед забирает договор и, пожимая на прощание руку, говорит, — идите, работайте, Михаил Борисович.
Я выхожу из кабинета и иду по коридору. У моего кабинета сидят три пациента. Глянув на часы, я понимаю, что уже на двадцать минут опоздал. Улыбнувшись субстратам, я вхожу в кабинет.
Марина, мило улыбнувшись, говорит:
— Мы уже ждем вас, Михаил Борисович.
Я киваю, ничего не сказав, почему опоздал, и, переодевшись, начинаю прием пациентов.
Мужчина, страдающий ожирением, с высоким артериальным давлением не хочет каждый день пить таблетки. И, главное, он не собирается худеть. Его всё устраивает. И он хочет кушать сало, которое очень любит, пить пиво, которое обожает, и жить долго этой своей поросячьей жизнью.
Молодая женщина с болями в правом подреберье. У неё вирусный гепатит С, который она получилась от полового партнера. Вчера на семейном торжестве под водочку она съела салат с чесноком и кусок жирной свинины. Она знает, что всё это ей нельзя, но в глазах немой вопрос — что, теперь и не жить совсем? Немножко-то можно?
Беременная женщина с врожденным пороком сердца. Ей нельзя вынашивать беременность, но она смотрит мне в глаза и говорит, что она в любом случае не пойдет на аборт. Она не может убить этого еще не рожденного ребенка. До её сознания не доходит простая истина, — она не может убить плод, зато она может убить себя, оставив новорожденного сиротой.
Пожилая женщина, которая игнорирует назначения врача и предпочитает применять мочу, приходит, чтобы сказать, что ей становится хуже. Боли в спине не проходят. Она не говорит, что использует уринотерапию, а я не собираюсь говорить ей то, что она не хочет услышать.
Мужик, перенесший инфаркт миокарда, уже через четыре месяца снова стал курить и пить водку, словно ничего в его жизни не произошло.
Всё, как обычно, — тени с маниакальным упорством рвутся к смерти, а когда она приходит, с не меньшим упорством они хотят жить.
Ничего не меняется.
Человеческое стадо продолжает свой бессмысленный путь.
Я снова иду к Маргарите Сальниковой. Рабочий день позади, я мог бы просто пойти домой, но я иду к девушке, которая не хочет жить.
Поднявшись на четвертый этаж, нажимаю на кнопку дверного звонка.
Мать Маргариты удивлена:
— Я вроде не вызывала вас?!
Я ничего не говорю в ответ, словно не замечая завуалированный вопрос — зачем вы пришли, если никто вас не звал?
Помыв руки, я иду в комнату девушки.
— У нас всё хорошо, — говорит мать, идущая за мной, — температура спала, Рите стало лучше.
Маргарита действительно выглядит хорошо. Она почти сидит, навалившись на подушку. Бледное лицо, свалявшиеся волосы. Но в глазах любопытство и спокойное ожидание.
Она знала, что я приду.
Она ждала меня.
— Здравствуйте, доктор.
Я улыбаюсь в ответ на приветствие. И говорю:
— Я вижу, тебе лучше. Сколько температура?
— Тридцать семь и две, — отвечает мать, хотя я спрашиваю девушку.
Я смотрю в глаза на круглом лице. Кое-что у неё получилось, а с чем-то она не смогла справиться. Она по-прежнему мечтает умереть, и готова сделать для этого всё от неё зависящее. Она нарисовала в своем сознании картины, изобразив то немногое, что мешает ей оставить мир теней и то многое, к чему она стремится.
Но она еще не готова порвать эти рисунки.
И, если быть точным, она боится рвать эти мысленные картины.
— Болезнь приходит и уходит, а мы остаемся, — говорю я, пытаясь в присутствии матери сказать девушке то, что нужно донести до её сознания. Это сделать сложно, потому что женщина, стоящая за моей спиной, никогда не поймет прямых и открытых слов. Хорошо, что девушка способна понять невысказанную и завуалированную истину.
— Неизлечимых болезней очень мало. Точнее, их нет. Если медицина не может с чем-то справится, то с этой болезнью может справиться сам больной. Но для этого надо захотеть это сделать. Врачи могут говорить, что это невозможно. Священнослужители отправят молиться и надеяться на божественное чудо. Здравый смысл и житейская логика будут отрицать даже возможность такого исхода. Но — всё в твоей голове.
Я вижу, что Маргарита Сальникова понимает меня.
— Мама, я очень хочу пить, принеси мне, пожалуйста, твой вишневый компот, — просит она, кротко взглянув поверх моего плеча.
Женщина за спиной уходит, и я говорю:
— Жизнь — это и есть болезнь. Коварная, неизлечимая болезнь. Да, и для этой болезни есть доктор, но иногда его так долго приходится ждать. Поэтому довольно часто человек сам может исцелиться.
— Я поняла, — тихо говорит Рита.
— Не надо бояться рвать картины в своем сознании, — улыбнувшись, говорю я, — это не больно. И не страшно. Выздоровление обязательно наступит, главное верить в это.
Мать приносит компот, и Маргарита пьет жидкость.
Встав, я говорю:
— Да, ваша дочь пошла на поправку. Давайте ей больше жидкости, и продолжайте лечение.
Я ухожу из этой квартиры.
И из жизни девушки по имени Маргарита Сальникова.